Депутату Государственной думы Сергею Шаргунову мы обязаны недавней «декриминализацией» 282-й статьи УК РФ — благодаря его упорству законопроект дошел до президента и был одобрен лично лидером страны. В работе у политика еще ряд предложений по «очеловечиванию» российских законов, в том числе обязательное введение видеорегистраторов в тюрьмах. Депутат ведет авторскую программу на телевидении и канал в Telegram, где публикует обращения людей и свои отчеты о помощи. В интервью Федеральному агентству новостей Сергей Шаргунов рассказал, удается ли депутатам оставаться человечными, как ловят хайп его коллеги и почему последнее слово всегда остается за президентом.
— Сергей Александрович, вы с приятной регулярностью публикуете новости о победах в деле защиты людей, о прекращении несправедливых судебных дел и о новых запросах — как находят именно вас, чтобы попросить о помощи?
— К «народному заступнику» уже проторена тропа. Люди ищут меня и пишут везде, где находят, в том числе в социальных сетях — хотя обращаться нужно в первую очередь на электронную почту. Стараюсь отвечать всем, особенно тем, кто обращается по делу, но самое главное — стараюсь помогать.
— Помню, вы даже где-то в шутку сравнили себя с Дедом Морозом, раздающим помощь, как подарки…
— У нас президента после его прямых линий часто сравнивают с Дедом Морозом, но на самом деле каждый депутат должен быть таким — и мог бы. Никто не будет пытать депутатов, если они заступятся за пытаемых в лагерях. Никто не мешает не просто отделываться пышными декламациями, а заниматься конкретной работой.
Возможности депутатов Госдумы — это узкий коридор, но все же коридор, по которому можно идти навстречу людям. Надо делать по максимуму то, что можешь. Конечно, не все мои законопроекты поддерживаются, это известно. Но иногда удается, например, привлечь внимание президента, и он вносит то, что не поддержать не могут.
— Недавняя «декриминализация» 282-й статьи при участии президента — это тот пункт, за который вы долго сражались. Каков был путь к этому изменению в законе?
— Я считаю — это победа общества. Мне повезло транслировать настроения людей: я еще до депутатства писал об этом статьи, и мне как журналисту удавалось спасать людей — но тогда было сложнее. Я получал огромное количество писем от обычных ребят, которых выбрали в жертвы «методом тыка» из-за мемчика, размещенного на удаленном уже несколько лет назад аккаунте. Это дичь.
Некоторые пытаются устроить у нас «Абсурдистан» — я говорил об этом, когда недавно защищал многодетную Ольгу Журавлеву из Саратовской области. Ее пытались судить за подработку в пиццерии — посчитали это мошенничеством, потому что она стоит на учете по безработице. (На момент публикации обвинительный приговор с Журавлевой был снят после депутатского обращения и вмешательства прокуратуры района. — Прим. ФАН).
Возвращаясь к 282-й: я и до этого принимал участие в прямых линиях президента, а тут решил записать видеообращение. Раз 40 записывал, потому что хронометраж всего одна минута, а мне каждый раз хотелось еще что-то добавить. Я отправил запись, мне перезвонили и сказали, что я могу выйти с вопросом в прямой эфир. Вопрос прозвучал.
Характерно и важно, что президент повторил мою мысль: не должно быть абсурда и маразма. Дальше огромной победой стало то, что он дал поручение в этом разобраться — и на стадии подготовки этого поручения я вклинился со своими бумагами: удалось добиться того, чтобы нужная и достоверная информация оказалась у президента. Он это изучил и внес этот законопроект, в который никто не верил.
Но я считаю, ситуация этим не исчерпывается и потому не кричу «Ура!», прыгая до потолка. Я считаю, что это очень важное завоевание, но дальше надо будет отслеживать правоприменительную практику. Много людей до сих пор под прессингом, многие до сих пор сидят. Да, теперь станет легче дышать. Потенциально десятки миллионов людей освобождены от этого дамоклова меча, от страха выражать свое мнение. Множество дел закрывается сейчас каждый день — для меня это большая радость и облегчение. Но представьте, какое недовольство это вызывает у некоторых непубличных сил, которые делают все для того, чтобы стращать.
У них главный аргумент был таков: часто сажают — значит, есть проблема и надо сажать еще больше. Есть еще куча вопросов, которые тоже можно решить: паспорта соотечественникам, жилье для сирот, память жертв стрельбы 1993-го года — ну что стоит поставить памятник и заплатить компенсацию родственникам погибших?! Остановить пытки в лагерях и тюрьмах — все это можно решить! Была бы воля.
Уже который раз переносят рассмотрение моего вопроса по поводу тюрем и лагерей: чтобы для разбирательств могли приезжать сотрудники аппарата уполномоченного по правам человека. Сейчас пишем поправку по видеорегистраторам: в течение месяца ее подготовим, дальше отправим в правительство. (Подробнее читайте на ФАН)
— За два года работы в Госдуме вы поняли, как убеждать коллег в важности своего законопроекта?
— Есть несколько моментов. Во-первых, необходим достаточный резонанс всех этих историй в обществе: оно должно проявлять свое несогласие с тем, что в XXI веке допустимы убийства, насилия, пытки. Во-вторых, общество само должно влиять на государство, на самые разные его структуры. Журналисты должны проявить солидарность и задавать вопросы — например, спрашивать в день голосования в Думе, почему депутаты уклонились от подачи голоса. Многие ведь пытаются уклониться от рассмотрения острых тем… Тогда государство будет призадумываться. Но главное, нужно доходить до первого лица — так у нас все устроено.
Я лично встречался с Медведевым на тему жилья для сирот, он говорил: «Да, будет жилье социального найма». Но нужно прийти к этому решению, наконец. Почти двести тысяч выпускников детдомов остаются без крыши над головой! В этих вопросах нужно быть требовательными. Я знаю, что чиновники на местах очень боятся огласки, и благодаря этому мне постоянно удается стать дедом Морозом: вернуть школьные автобусы там, где их «оптимизируют»; защитить ту или иную больничку, фельдшерский пункт, школу, дом культуры, добиться строительства дороги…
— Вы оценили депутатские возможности и рычаги влияния по сравнению с журналистскими?
— Есть юридический фактор: теперь мой запрос носит официальный характер, это государственный документ, и чиновник любого ранга и уровня обязан давать на него ответ. Моя деятельность имеет кумулятивный эффект — сочетание возможности выходить к обществу через эфиры и соцсети, плюс правовой характер того, что я пишу: каждая моя статья всегда сопровождается запросами.
Я знаю, что мои выступления смотрят, за ними следят. Одно из них (когда был в числе немногих проголосовавших «против») даже закончилось поджогом моей квартиры… Все имеет значение. Главное, чтобы был результат. Люди уже устали от говорильни. Я выбираю такие темы для выступлений, чтобы они подкрепляли мои действия.
— Ваша программа «Двенадцать» проходит цензуру?
— Я благодарен Олегу Борисовичу Добродееву (генеральный директор ВГТРК. — Прим. ФАН), который позволяет мне делать этот авторский проект. Я попросил о хронометраже в 12 минут. Это передача о том, что меня волнует. Я очень свободен в подборе тем и оценках. Часто то, что я снимаю и показываю, сильно отличается от привычного официального контента.
— У вас есть единомышленники в Госдуме?
— Грех было бы не сказать, что моя фракция КПРФ — это мои единомышленники. Особенно хотел бы выделить Жореса Алферова, нобелевского лауреата, Светлану Савицкую, дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта, Владимира Бортко, прекрасного режиссера, Олега Смолина — он «самый зрячий депутат», как я его называю, хотя и без зрения. Сейчас пришел Женя Примаков, внук Евгения Максимовича. Хоть он и в другой фракции, но мы с ним друзья-товарищи. Надеюсь, он многое сделает для наших соотечественников, для защиты языка за рубежом.
Поначалу у меня было чувство одиночества, но со временем многие коллеги стали выкладывать в Instagram документы — пусть пока это огромные нечитабельные тексты, но они все же пытаются наладить связь с людьми.
В Думе хватает нормальных людей, профессионалов в своей сфере — экономике, экологии, банковском деле, промышленности, медицине, но не все понимают, что такое человеческий язык и обратная связь. У многих вызывает раздражение то, чем я занимаюсь: они не понимают ни новое поколение, ни современный язык, ни то, что социальные сети сегодня так же важны, как телевидение. Многие до сих пор считают, что нужно все обсуждать на закрытых заседаниях по пять часов, чтобы ничего не дошло до людей, зато была отчетность — я выступил. Это — жизнь в коконе…
— Да, а потом народ возмущается, что кормит армию чиновников-бездельников, потому что вместо дельных законов видит обсуждение какого-нибудь запрета на ввоз в Россию кружевного белья, например…
— Это общая проблема госаппарата: у нас сейчас чиновников в разы больше, чем было в СССР. Целая армия людей, и сколько они могли бы сделать! Я смотрю на многих замечательных людей, и вижу у них страх стать «крайним» — лучше сидеть ровно, начнешь публиковать отчеты, тебе скажут: «Ты что, пиара захотел? Лучей славы?» А вот ловить хайп через треш — это за милую душу.
— Ваше «хождение в Думу» было осознанным решением, не пожалели о нем?
— Это был эксперимент над собой, он задуман для того, чтобы доказать: можно стать депутатом, но остаться живым и свободным человеком. Мне кажется, я в ежедневном режиме это доказываю. Единственное, что на литературу стало времени меньше хватать, — и это трагедия.
— К слову о литературе — у вас один из выпусков программы «Двенадцать» посвящен защите русского языка за пределами России. Что происходит, по вашему мнению?
— Мы все теряем. И мы это теряли на протяжении 20 с лишним лет, потому что торговые и экономические аспекты ставили выше культуры и языка. А язык стратегически важен. Это личность человека, это народ, нация. Это воздух наших людей. Те законы, которые принимаются на Украине — по вытеснению русского языка из школ — их же пытаются протащить в Молдавии, в странах Балтии.
Что мы можем делать? Можем вводить санкции в отношении бизнеса, который совершенно точно «крышует» националистов в Латвии и имеет связи с Россией. «Диктатура бабла» — вот драма постсоветского пространства, в ее условиях оправдывается любое насилие, а интересы обычных людей оказываются побоку. Мы сейчас и церковь потеряем под гомон ток-шоу, где эти петрушки вопят друг на друга.
Что я вижу? Что и дальше будут вытеснять, запрещать. В итоге появятся варвары, люди, которые толком не знают ни одного языка. Украинский используют сейчас как латынь. Экс-кафедра: выступить на нем с трибун, а потом дома общаться на русском. Но если убрать русский книжный, письменный, то люди не будут владеть никаким языком, — будут отчасти владеть украинским и общаться на суржике.
Это не басни и не сказки. Страшная сказка стала явью: во Львовской области все радиостанции перестали ставить русские песни. Российская культура запрещена. Сейчас я буду передавать книги русских классиков в сожженную и разгромленную библиотеку русского центра, и это уже практически контрабанда. Я бьюсь за то, чтобы в Донецке люди получали дипломы российского образца, чтобы эти дипломы признавались — это тоже форма защиты русского языка. Я провожу встречи с читателями в Донбассе, привожу книги, снимаю там материалы.
— По Вашим наблюдениям, какая обстановка сейчас в Донбассе?
— Ко мне каждый второй на улице Донецка подходит и благодарит — но с горечью. Потому что люди смертельно устали от неопределенности. Они оказались между двух огней: они стоят километровые очереди за донецкими паспортами, а для российских чиновников это все равно филькина грамота.
Президент на прямой линии сказал, что он «краснеет за действия некоторых чиновников ФМС». Я знаю, что сейчас МВД готовит упрощение для людей Донбасса, и я надеюсь, что эту махину удастся сдвинуть. Ведь люди там погибли не за отдельные районы Донбасса: они погибли с именем России на устах.
Нужно не унывать, нужно все время бить в эту точку, рассказывать истории о людях, требовать им помочь. Недавно, наконец, по моей инициативе дали паспорта бабушке с внуком: они бежали в Крым, а их отфутболили в Якутию, в чудовищные условия. Сейчас удалось им помочь, и это очередная победа. Но все это непросто дается: приходится звонить чиновникам, стыдить их, убеждать.
— Веру в человечество за время депутатства не утратили?
— В Россию — точно нет. У нас страна талантливых людей: школьники выигрывают олимпиады каждый год, есть сильные и отзывчивые добровольцы по всей стране. Кроме нефти и газа у нас отличная литература — пять-семь отличных книг каждый год появляется.
— Чем радуете себя в коридорах власти?
— Иногда с Бортко или Примаковым говорим о жизни, об истории, об искусстве за чашкой кофе… Расспрашиваю Александра Шолохова о его великом дедушке. Но главная отдушина — когда удается кому-то помочь, что-то полезное сделать.
